Таким образом, дело Кирсанова принимало новый оборот. Американец встал.
— Я сообщу в Лэнгли о вашем открытии. А пока будем продолжать как ни в чем не бывало. Очередная встреча с Кирсановым завтра в 18 часов в «Браммел'с» на Калье Серрано.
— Он работает с этим «кротом»?
— Понятия не имею. Он никогда ничего мне об этом не говорил. Постарайтесь что-нибудь выудить из него.
Анатолий Петров вытер взмокший лоб клетчатым платком и нажал кнопку звонка у двери, к которой была привинчена медная дощечка с надписью «Витторо Санчес. Зубной врач».
Пухленькая сестра ввела его в старомодную приемную, где были разложены иллюстрированные журналы прошлого столетия. Русский присел па краешек кресла. Несмотря на жару, он облачился в один из своих неизменных костюмов из саржи, еще более мятый, чем обычно. Через минуту в дверях кабинета показался врач, тощий высокий малый, состоявший, казалось, из одних мослов. Призвав на помощь все свои познания в испанском языке. Петров растолковал ему, что недавно приехал в Мадрид и ищет хорошего зубного врача.
— На что жалуетесь? — осведомился Санчес.
Петров ткнул себя пальцем в правую щеку:
— Здесь болит.
Усадив его в кресло, врач принялся внимательно осматривать его рот, постукивая по подозрительным зубам, но так ничего и не обнаружил.
— У вас, вероятно, невралгия, — объявил он в заключение. — Ваши зубы в превосходном состоянии.
Петров встал с кресла и постарался придать своей улыбке как можно больше обаяния:
— Все же я буду к вам приходить время от времени. Видите ли, у нас в Советском Союзе нет очень хороших зубных врачей.
Витторио Санчес выразил вежливое сомнение, но Петров стоял на своем, все так же улыбаясь:
— Истинная правда, уверяю вас. Один из моих друзей с большой похвалой отзывался о вас. Его фамилия Кирсанов, Григорий Кирсанов.
— Кирсанов... Кирсанов... — повторил, наморщив лоб, испанец. — Не припоминаю... Подождите!
Он подошел к картотеке клиентуры и выдвинул ящик с буквой "К".
— Действительно, есть такой. Кирсанов Григорий. Но он давно уже не приходил, уже почти полгода. Впрочем, тем лучше. Не люблю, когда часто приходят одни и те же люди. Ведь это значит, что я плохо лечу...
— Вы совершенно правы! — одобрительно улыбаясь, согласился с ним Петров. — Кстати, что-то моя невралгия не проходит. У вас не найдется аспирина?
— Сейчас погляжу.
Как только врач скрылся за дверью, Петров кинулся к неубранной картотеке, вытащил карточку Кирсанова и сунул ее в карман. Когда врач вернулся, он придерживал рукой щеку, мастерски изображая страдание. Признательно улыбнувшись, он проглотил таблетку, расплатился и вышел.
Тотчас по возвращении в посольство Петров поднялся в резидентуру. Для начала он отправился в зал микрофильмов и запросил папку с отчетами о встречах с агентами и внеслужебных свиданиях майора Кирсанова за последние полгода, объяснив это тем, что ему нужно сделать выписки о деятельности майора. Впрочем, дежурный ни о чем и не спрашивал. В качестве офицера контрразведки Петров подчинялся лишь своему московскому начальству и мог даже пренебречь приказами резидента. После этого он пошел в зал «Зенит». Сидевший там сотрудник прослушивал эфир на частотах, используемых службами испанской контрразведки и различными подразделениями полиции. Всякий раз, как один из офицеров КГБ должен был идти на потенциально опасную встречу, дежурному технику надлежало стараться обнаружить умышленные радиопомехи или что-либо необычное в радиосообщениях. Когда что-нибудь подобное обнаруживалось, дежурный должен был послать радиосигнал, включавший миниатюрный звуковой оповещатель, лежавший в кармане офицера, который узнавал таким образом, что на встречу идти нельзя.
За три часа работы Анатолии Петров пометил красным около десятка поездок в город Григория Кирсанова, приходившихся на те дни, когда он посещал зубного врача, и еще три встречи, когда он отказался от прикрытия. Кроме того, он подчеркнул зеленым пометы, относящиеся к 21 мая, дню убийства его жены Ларисы.
В отчете за этот день Григории Кирсанов уведомлял, что в 19 часов у него была назначена встреча с доктором Санчесом. Петров с задумчивым видом встал, достал из небольшого холодильника початую бутылку водки и порядочный ломоть черного, начавшего черстветь хлеба. Налив в стакан ледяной водки, он выпил, пожевал хлеба, чтобы не обжечь желудок, и снова налил. Эта привычка осталась у него с тех времен, когда он жил в бедности и служил в ставропольской милиции.
Перед его глазами плясало имя Кирсанова. Он думал о том, как ему повезло. Когда накануне он увидел, как Кирсанов садится в свою белую «мазду», ему вспомнилось одно свидетельское показание, полученное испанской полицией. Некий пастух, пасший овец напротив своего дома, заявил, что видел, как вечером того дня, когда совершилось убийство, мимо него медленно проехала белая автомашина, неизвестная в его квартале. Машина не останавливалась, и пастух не видел, кто в ней находился.
Это натолкнуло Петрова на мысль, что Ларису мог убить Кирсанов, чем и объяснялась устроенная им проверка у зубного врача. А вот теперь оказывалось, что эта ниточка привела его к делу гораздо более важному и более объяснимому с точки зрения логики: зная, что Лариса его, Петрова, жена, он не стал бы ее насиловать.
Петров вновь погрузился в изучение безупречного послужного списка Григория Кирсанова. Ни малейшего намека на что-либо подозрительное. Хороший коммунист, хороший офицер, хороший профессионал. Ни одна из бесчисленных проверок, предпринимавшихся с изуверской дотошностью офицерами из контрразведки, ничего не дала.